Фото Сергея Осипова
Художник и дизайнер Владимир Цеслер, как и многие из членов Координационного совета, вынужденно покинул Беларусь и теперь создает свои ироничные работы за рубежом. Он рассказал «Нашей Ниве» о причинах отъезда и поделился видением развития текущей ситуации.
— Почему в определенный момент вам показалось, что оставаться в Беларуси опасно?
— Решение о моем отъезде принял не я: я как-то не придавал всему этому значения, тем более что конкретных сигналов об угрозе не было, но мои друзья решили, что публикацией своих работ в соцсетях я нарываюсь, поэтому будет вот так. Мне сказали поехать в минский аэропорт и попробовать купить там билет на ближайший рейс, до которого оставалось два часа, — так я и уехал. Приятель приютил меня в Киеве (сейчас Цеслер уехал еще дальше от Беларуси. — «НН»). Я имею возможность работать, у меня с собой компьютер — в этом смысле я нетребователен. В итоге, как видим, многие члены Координационного совета вынуждены были покинуть страну.
— Насколько, на ваш взгляд, продуктивна тактика Координационного Совета законными методами противостоять власти, которая в свою очередь действует весьма грязно?
— Абсолютно непродуктивен. Это всё равно, что сравнивать правду и ложь: правда всегда проигрывает, потому что она однобокая, а ложь искристая и изворотливая, тем более в использовании властью. Тут же всё на лжи, всё!
— Но вы тем не менее вошли в состав Совета.
— Мне предложили — я не возражал, но в итоге ни разу там так и не появился, потому что, по-моему, уехал быстрее, чем они собрались. Моя деятельность как члена Совета приостановлена, мне кажется, и деятельность самого Совета замедлилась — он пополняется людьми, их арестовывают, на их место приходят другие, но их тоже, наверное, арестуют.
— То есть дело безнадежное?
— Не то чтобы безнадежное — абсолютно безнадежных дел не бывает, но весьма сложное.
— Посмотреть ваш инстаграм, где вы публикуете свои работы, — в последнее время там сплошь знаки силовых структур. Какой вы видите их роль в нашей системе?
— Они работают так, что ни одна другая структура у нас так хорошо не работает. Дай Бог, чтобы у него [Лукашенко] так функционировали промышленность или сельское хозяйство. Значит, ребята хорошо зарабатывают, а кто платит, тот заказывает музыку. Не думаю, что они особо на чьей-то стороне: туда подбирают таких людей, которые не будут заморачиваться и вообще думать. К тому, что мы сегодня имеем, он готовился двадцать шесть лет: вымуштровывал ОМОН, укреплял свою власть, мол, никуда вы от меня не денетесь, вы говно. В результате, людей в силовых структурах в Беларуси, по-моему, даже больше, чем в армии. Правосудие слушается беспрекословно. Им сказали — они сделали. Теперь понимаешь, что все задерживаемые в свое время бизнесмены… У них попросту отбирали деньги, а дела, очевидно, фабриковали на пустом месте.
— Ожидали ли вы, что силовые структуры проявят себя таким образом?
— Я давно понимал, что рано или поздно что-то такое обязательно случится, и думал, что это надо как-то оттянуть. Но такой жестокости не ожидал.
— А по каким признакам вы понимали, что нечто подобное случится?
— Посмотрите на нашего президента! Чего еще от него можно ожидать? Разумеется, он никогда в жизни не отдаст такую сладкую для него власть. Каждый раз после выборов народ выходил и всех избивали, но так, как в этом году… Пути назад уже нет.
— Перед выборами многие задавались вопросом: будут стрелять 9 августа или нет. Что думали вы?
— Я думал: будут. Потому что у него не было другого выхода. Могло быть так, что он бы приказал стрелять, а исполнители стрелять не захотели — а в итоге кого-то даже убили…. Власть никогда не признавала ошибок, ей плевать на население и всё остальное. Человек с треском провалился на выборах, да еще с таким отрывом, — и делает вид, что ничего не произошло. Хотя бы написал себе 51,5%, но ведь диктаторы не могут так выигрывать, их же должны любить больше, чем в предыдущий раз. Все было понятно с самого начала, когда стали сажать кандидатов, а наши голоса не учитывались, будто нас нет и мы никто. Пойдет на очередную инаугурацию, пустит кровь — и всё.
— В день инаугурации, думаете, прольется кровь?
— Ну а что, люди будут смотреть? Выйдут же. А как их утихомиришь? Я уверен, что так будет, никто не намерен сдаваться. А тем временем за границу уезжает трудоспособная часть населения. Ему все равно, а люди не могут ждать: им надо самореализовываться. Я понимаю этих людей: у них одна жизнь, к тому же не хочется платить налоги, за которые тебя же избивают силовики. Из-за одного *** мы теряем лучшую часть населения. Таким образом, российские журналисты будут работать на белорусском телевидении, на шахты пригласим украинцев — зачем ему вообще белорусы? Он развалит страну, хлопнет дверью так, что никому мало не покажется.
— Протест продолжается больше месяца. Почему система до сих пор держится?
— Она держится на страхе, весь госаппарат — абсолютно на страхе. Самыми смелыми являются молодые люди, креативные профессии, те, кто думает и создает — вот они не боятся. Это передовая часть страны. У всех остальных в генах еще, наверное, живет сталинский страх, но и среди них есть те, кто его побеждает во имя желания жить в свободной стране.
— Когда вы раньше выступали с иронией в адрес нашей системы, то чувствовали ли давление со стороны государства?
— Я всегда над ней насмехался. Было давление, еще во время «совка», все время пальчиком грозили то из института выгнать, то еще что-нибудь. Всегда я был как-то нежелателен — наверное, потому что свободолюбив.
— А можно ли считать преднамеренным давлением историю, случившуюся в начале года с вашей мастерской?
— Нет, там имелись в виду все художники города. Я попытался противостоять, отдельные люди согласились мне помочь, и мне повезло. Понимаете, художники у нас люди бесправные.
Арендную плату за мастерскую тогда увеличили чуть ли не в семь раз, я уже точно не помню. Один раз я заплатил, а когда ситуация разрешилась, с этих денег закрывались счета за последующие месяцы. Мастерская у меня уже давно — я в ней еще с Сергеем Войченко работал, и каждый год борьба за нее отнимает часть жизни. Наверное, так надо, не знаю.
— Мы с вами говорим о негативных вещах, а что в последних событиях вам видится позитивного?
— Позитивное то, что он [Лукашенко] уйдет. И что консолидировался народ: я увидел новую Беларусь. Обычно по городу ходишь, а он пустой, никого нет, а тут я был на Марше свободы у стелы и увидел такое количество людей, какого Минск не собирал за всю свою историю. Надо было, конечно, пойти к стеле и 9 августа, но я уже, к сожалению, не так хорошо бегаю, от ОМОНа точно бы не убежал. А на марш мне обязательно нужно было попасть, увидеть его и почувствовать, и это было уникально. К сожалению, та эйфория прошла: мы думали, что победили — это же очевидно, посмотрите, — а потом поняли, что легко не будет, власть никуда не собирается уходить. Вечером после марша я и уехал.
— Сколько еще продержится этот режим?
— Ну не знаю, предсказатели многое говорили: две радуги, еще что-то. Но плевать он хотел на эти предсказания с высокой колокольни. Хотя, вообще-то, наш президент смешон. Я знал, что он есть, но никогда его не видел. Двадцать шесть лет рядом, а нам какую-то картонку показывают да проспект перекрывают, когда он куда-то едет, к нему приехали люди, они там делят бабки, и из-за этого стоит целый город.
Всё это время мне стыдно за ту чушь, которую он несет, бывает, уши скручиваются. Уже даже начинаешь к этому привыкать, друг другу говорить: «Ну ты же понимаешь…»
А парень-то оказался непростой. Ввел закон об оскорблении президента. Интересно, что никто не принял закон об оскорблении президентом народа.
Понятия хозяина и слуги он явно перепутал. Помните, как он кричал на рабочего: «Опусти телефон!»? Как это президент так разговаривает со своими людьми? А я представляю, как он разговаривает, когда на него не направлена камера.
— Насколько это кризисное время для вас продуктивно? Знаю, что некоторые художники в таких условиях не могут работать.
— Я не верю, что кто-то не может писать, не верю в слово «вдохновение», придуманное теми, кто не знает, что делать. Когда художника, поэта, композитора переполняют эмоции — то, что внутри, выворачивается… Как это он не может? Именно в такие времена и пишется. Сейчас же, наоборот, создаются замечательные вещи. А что сделалось с народом! Он стал креативным, он выходит и смеется в лицо чудовища и не боится это делать. Страх — больше нам не спутник.
— Что будет, если вдруг система задушит протест?
— Она не задушит протест — это невозможно, обратного хода не будет, даже если все залить кровью, чему, в принципе, уже положено начало. При этом режиме возможны будут только репрессии, он может только убивать — убивать в людях желание что бы то ни было делать. Мы беспомощны перед его ложью. У меня уже не осталось знакомых, у кого в семье никого не арестовали. И все же я наблюдаю, что протестующих становится больше. Сначала вышла молодежь — ее избили, в следующий раз вышли родители, потом бабушки и дедушки. Вся Беларусь против него — и только все остальные за. Вы понимаете, когда вся страна против, кто же эти «все остальные»?
— Как быстро, по вашему мнению, сможете вернуться в Беларусь?
— Мой организм требует прохлады, комфортно я чувствую себя только в своей зоне, в Минске.
