Юристка Кристина Рихтер скоро отметит три года своей работы в команде Светланы Тихановской. Сейчас она является советником по правовым вопросам. До собственной эмиграции из Беларуси Кристина занималась вопросами трудоустройства молодежи, распределения и трудовых прав.
В команде Тихановской Кристина приняла принципиальное решение: публично разговаривать всегда по-белорусски. Насколько это сложно в юридической сфере?
Недостаток слов
— Я родилась в Минске и училась в такой школе, где, конечно, были занятия белорусского языка, но как что-то дополнительное. Всегда все было по-русски. У меня полностью русскоязычная семья. Поэтому так получилось, что у меня было немного возможностей получить белорусскоязычное образование или как-то развивать белорусскость с детства.
Бывает, я завидую своим коллегам или знакомым, у которых родители с детства разговаривали по-белорусски.
Где-то в 2014-2015 году я познакомилась с общественным сектором, пришла в независимую студенческую организацию. И так случилось, что там было много людей, которые говорили по-белорусски. Моя подруга, общественная активистка Марина Штрахова, всегда разговаривала на белорусском языке. Я у нее даже спрашивала: «А как ты в жизни разговариваешь?»
Я тогда уже работала юристом в организации, и мне было трудно представить, как я могу, например, позвонить клиентам и начать с ними разговаривать по-белорусски.
Помню, что первое время мне было очень трудно разговаривать и вообще воспринимать белорусский язык.
Во-первых — тяжело, конечно, психологически. У меня профессия такая, что мой главный инструмент — язык. И если у тебя не хватает слов, чтобы обосновать свою позицию, то это очень сложно, создает психологические барьеры.
Но самое сложное было то, что не хватает словарного запаса, потому что когда ты разговариваешь с человеком и всегда используешь одни и те же слова, то это выглядит достаточно бедно. Ну и просто когда ты начинаешь разговаривать на языке, который для тебя, честно говоря, не был с детства основным, это психологическая перестройка.
Для всех языков есть одинаковые советы: я стала много читать по-белорусски, слушать. Я не люблю по отношению к белорусскому языку слово «заставляла», но я говорила себе, что надо разговаривать.
Также у меня была подруга, полностью с детства белорусскоязычная. И как-то так случилось, что когда мы с ней разговаривали — а разговаривали мы очень много, она по-белорусски, я по-русски — в голову естественно легло то, что она говорила. Сейчас я думаю, что именно она, а также Марина, оказали большое влияние на меня. Если вокруг тебя есть окружение и ты почти каждый день общаешься с человеком, который говорит по-белорусски, оно естественнее ложится.
Четыре языка
После этого я часть времени пользовалась белорусским, часть русским, часть английским языком. Но не было такого, чтобы я в жизни много использовала белорусский язык.
Я начала это делать уже после того, как уехала из Беларуси в 2021 году. Тогда это стало естественно.
Я понимаю, что некоторые слова говорю или пишу неправильно, ведь грамматика — это то, что нужно сесть и изучать. Но это не так, как разговаривать на иностранном языке: когда ты переводишь на свой. С белорусским так случилось, что просто берешь и разговариваешь.
В моем окружении все больше и больше людей, которые в бытовой жизни разговаривают исключительно по-белорусски.
Если честно сказать, то я каждый день использую четыре языка: русский, белорусский, английский и польский. Все мои языки сейчас перепутаны, нет их в чистом виде.
Военный фактор
Когда я стала советником Светланы Тихановской, мое принципиальное решение было — все публичные коммуникации давать на белорусском. Поэтому если мое интервью написано на русском — скорее всего, так сделало издание.
Я перевела все свои девайсы на белорусский язык, но заметила очень интересную вещь: если ты что-то хочешь найти в гугле, тебе нужно это сделать по-русски. Мало информации на белорусском языке. Бывает, я что-то по праву ищу на белорусском, — например, Пакт о гражданских и политических правах. Скорее мне выдадут какой-то украинский ресурс, потому что очень похожий язык.
Конечно, хотелось бы полностью перейти на белорусский язык во всех своих сферах жизни, но недостаток информации вынуждает искать по-русски. Это означает, что мы должны делать свои ресурсы на Википедии, публиковать рецепты и другие свои вещи, переводить законодательство на белорусский.
Уже позже призналась себе, что стала быстрее переходить на белорусский с началом войны, так как мне хотелось в глазах иностранцев отделить себя от россиян. Здесь есть психологический фактор: не хотелось быть каким-то образом дискриминированной из-за русского языка.
Хотя когда полностью исключают русский язык, у меня как человека, работающего с международным правом, всегда есть вопросы. Русский язык все-таки очень распространен и является одним из шести языков ООН. На мой взгляд, разные народы должны искать возможности общаться друг с другом на одном языке.
Среди моих друзей мы тоже первое время (с началом российского вторжения в Украину. — Ред.) больше общались на белорусском.
Принципиальная позиция
В Офисе Тихановской есть много людей, которые говорят по-белорусски, а есть часть, которая говорит на русском. Всегда были движения к тому, чтобы переходить на белорусский.
Светлана Тихановская и Кристина Рихтер. Фото: t.me/tsikhanouskaya
Не помню такого, чтобы кто-то пришел на планерку и сказал: так, с завтрашнего дня все разговариваем по-белорусски. Если говорить о коммуникационной стратегии, то, наверное, у команды коммуникации было какое-то обсуждение.
Люди сами решали для себя, или руководители каких-то департаментов говорили: давайте переведем все материалы на белорусский.
Если говорить непосредственно о моем отделе, то я приходила и говорила: моя принципиальная позиция — коммуникация на белорусском, поэтому любое слово, которое исходит от меня как представительницы офиса, должно быть на белорусском.
Конечно, бывают исключения. Мы много работаем также на английском языке, поэтому у нас бывает путаница.
Если говорить о словарном запасе или о грамматике, мне приходится учиться до сих пор. Я понимаю, что если человек с детства не разговаривал на каком-то языке, то, чтобы разговаривать на уровне native, нужно прилагать усилия.
Когда я стала публично говорить по-белорусски, у меня уже был круг друзей, которым я могу написать и спросить: вот, например, есть «вопыт» и «досвед». В каком случае лучше использовать то или иное слово? Это не было так, что они сами приходили и говорили: если что, к нам обращайся. Я просила: если не будет напрягать, я буду спрашивать. Людям было всегда приятно, что я обращаюсь.
Читайте также:
«Пусть кто-нибудь уже наконец скажет: надо изучать белорусский как иностранный язык»
