Участники митинга в честь 60-летия подписания Римского договора в Берлине, 25 марта 2017 г. Фото: AP Photo / Markus Schreiber
Ханс Кунднани — научный сотрудник Chatham House, автор книг «Парадокс германской мощи» (The Paradox of German Power) и «Евробелость: культура, империя и раса в европейском проекте».
Автор отмечает, что его отец был индийцем, а мать — голландкой. Сам он родился и вырос в Великобритании. В 2009 году Кунднани начал работать в Европейском совете по международным отношениям (ECFR) и считал себя «проевропейцем». С тех пор изменилось его видение ЕС. Сейчас Кунднани пытается доказать, что «нужна другая Европа, отличная от той, что мы имеем сейчас».
Ханс Кунднани утверждает, что Европейский союз часто рассматривается как космополитический отказ от насильственного национализма. Тем не менее у идеи Европы долгая и проблематичная история: в Средние века она была синонимом христианства; в современную эпоху она стала ассоциироваться с «белостью» — идеей Европы как расового и культурного проекта, основанного на белой идентичности.
По мнению автора, нарративы европейской интеграции подчеркивают уроки Второй мировой войны и Холокоста, но не уроки колониальной истории. ЕС — это не только мир, но и сила, и гражданские идеи Европы вытесняются этническими и культурными.
После кризиса беженцев 2015 года «белость» стала еще более важной для европейской идентичности. И это новый тревожный поворот в долгом цивилизационном проекте Европы, считает исследователь.
Ханс Кунднани утверждает, что лучший способ понять ЕС — думать о нем с точки зрения регионализма, аналогичного национализму, а не космополитизму, как это представляют себе многие «проевропейцы». Только таким образом можно лучше понять напряженность внутри европейского проекта.
Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги «Евробелость: культура, империя и раса в европейском проекте», который публикует The Gardian.
Чтобы продвинуться дальше в понимании сходств и различий между европейским национализмом и европейским регионализмом и таким образом подумать над тем, что именно представляет собой сообщество Европа, — необходимо более подробно изучить процесс формирования идентичности в каждом конкретном случае.
Так как сами «проевропейцы» верят в важность укрепления европейской идентичности, их попытки создать «нарратив» для ЕС часто мифологизируют его, чтобы сотворить «полезное прошлое», а не углубить наше понимание этого.
В частности, существует тенденция думать о формировании европейской идентичности на основе идеализированного и упрощенного взгляда на ее историю. Европу часто показывают как закрытую систему — другими словами, как регион, имеющий свою собственную самодостаточную историю, отдельную от истории других регионов.
Это сводит европейскую историю к линейной истории, идущей от Древней Греции и Рима через христианство, Возрождение, эпоху Просвещения и, наконец, к ЕС. Такой подход стирает глубокие взаимосвязи с другими историями. Среди них как многочисленные внешние влияния на Европу, особенно со стороны Африки и Ближнего Востока (присутствие не-Европы в Европе), так и взаимодействия европейцев с остальным миром за пределами географических границ Европы (то есть присутствие Европы внутри не-Европы).
С точки зрения формирования идентичности, представление о Европе как о закрытой системе таким образом затемняет роль других групп.
Британский теоретик культуры Стюарт Холл пишет, что идентичности «формируются через различие: они такие, какие они есть, из-за всего того, чем они не являются, из-за того, чего им не хватает». Это особенно верно для Европы, которая «постоянно в разное время разными способами и по отношению к разным «другим» пыталась определить, чем она есть — свою идентичность, символически маркируя свое отличие от «них».
Европейская идентичность и более широкое представление о Западе были сформированы «не только внутренними процессами, которые постепенно превращали западноевропейские страны в особую форму общества, но и благодаря европейскому чувству отличия от других миров».
В этом смысле европейская идентичность формировалась аналогично национальным идентичностям в Европе — против «других». И все же национальные идентичности в Европе определялись в значительной степени в противовес «одна другой». Другими словами, их «другие» были другими европейцами.
Например, с XVIII века и далее британскость определялась как противопоставление внешним врагам и, в первую очередь, Франции. «Подавляющее преобладание католицизма в значительной части континентальной Европы, особенно во Франции и Испании, дало недавно изобретенной Британии грозного «другого», против которого она могла с пользой для себя определиться», — пишет историк Линда Колли.
Точно также начиная с XIX века немецкий национализм определялся против Франции. Особенно после 1848 года немецкая идентичность определялась в терминах немецкой идеи Kultur, которая противопоставлялась французской Сivilisation.
Европейская идентичность сформировалась в противовес многим неевропейским другим, относительная важность которых менялась с течением времени. В средневековый период, когда Европа была в значительной степени синонимом христианства, евреи были ее основным внутренним «другим», а ислам был ее основным внешним «другим». Начиная с эпохи Просвещения и особенно в колониальную эпоху небелые люди во всем мире стали группой, которую противопоставляли Европе.
В ХХ веке Европа все больше определялась против России и США и рассматривалась как конкурирующая с ними. Послевоенная идея Европы, сосредоточенной на ЕС, не порвала с этой историей инаковости так явно, как хотелось бы думать многим «проевропейцам».
Проевропейцы считают Европу чем-то отличным от нации или даже ее противоположностью, но часто говорят о ней так же, как националисты говорят о нации.
Хороший пример — идея Европы как Schicksalsgemeinschaft, или «сообщества судьбы». Эта концепция обычно рассматривается как проблематичная при использовании в национальном контексте, особенно в Германии. В частности, под ней понимается атавистическое или дополитическое представление о нации. Тем не менее этот термин часто применяется к ЕС проевропейцами, которые, по-видимому, не видят в нем никаких проблем, когда он применяется на региональном, а не на национальном уровне.
Например, французский философ Эдгар Морен (Edgar Morin) писал в 1990 году, что европейцы осознали свою общую судьбу с 1945 года и теперь «пришли к моменту общности судьбы».
Так как европейцы испытывают все большую угрозу, особенно с началом войны в Украине, это еще больше укрепляет ощущение ЕС как «сообщества судьбы».
Культурный элемент европейского регионализма не просто исчез после 1945 года, как любят думать многие «проевропейцы». Скорее, он нашел продолжение в более тонкой форме и наполнил послевоенный европейский проект, который не создал нового, чисто гражданского регионализма.
В отличие от европейского регионализма в целом, именно этот культурный элемент европейского регионализма, особенно его версию после Второй мировой войны, сосредоточенную на ЕС, мы можем назвать «евробелостью».
Читайте также:
«То, что для европейцев является идеалом, белорусы уже частично реализовали»
